Запланированная детская смерть из страха перед болезнью

Наше общество привыкло обсуждать данную проблематику практически исключительно с функциональных точек зрения. Гордость за все более совершенные методики исследований и их безопасность для матери перекрывает все здравые размышления. А ведь мы могли бы понять, что за эту безопасность приходится расплачиваться невероятным смятением, с которым плод реагирует на проникновение смертоносных инструментов.
Тот же амниоцентез, с нашей, европейской точки зрения, используется в современной Индии в недопустимых масштабах. Индусы стремятся не допустить рождения не только детей с ограниченными возможностями, но и нередко вообще детей женского пола. Отношение к девочкам в Индии по большей части отрицательное, вследствие чего их в тысячах случаев «выводят» из игры жизни, «пока еще есть время». То, что вызывает у информированных европейцев возмущение, в перенаселенной Индии воспринимается как своего рода средство контрацепции, о котором не принято громко кричать. С точки зрения судьбы в таких странах должна когда-нибудь разразиться война, дабы сократить мужское перенаселение.
Однако, размышляя, можно прийти к выводу, что разница между индийским и европейским подходами относительна. Если индусам по большей части мешает «неправильный» пол, то мы идем на решительные меры уже в том случае, если узнаем о хромосомных нарушениях, которые могут сделать ребенка инвалидом, либо об органических аномалиях, выявленных на ранней стадии при помощи ультразвука. Но ведь тем самым мы превращаем себя в повелителей жизни и смерти в том смысле, которого не предполагает как минимум ни одна из основных религий.
На то, куда это может нас завести, указывают, например, результаты опроса, проведенного журналом Der Spiegel в 1993 году: 13% немецких беременных женщин согласились бы на аборт при одном только подозрении на ожирение плода. Утверждение, что при генетических нарушениях аборты действительно необходимы, является весьма обоснованным, хотя при более вдумчивом анализе и оно представляется крайне проблематичным, как мы убедились выше.
Нацизм эксплуатировал такое понятие, как «малоценная жизнь»; будем надеяться, что нам никогда более не придется сталкиваться с таким отношением к жизни. В этой связи было бы уместно задуматься: нет ли в нашем отношении к нерожденным налета этого гнилостного нацистского привкуса.
Подобные аналогии подпадают у нас под категорию непозволительных. Мы привыкли структурировать все таким образом, чтобы испытывать как можно меньше проблем, и мы ни в коей мере не хотим покидать наезженные колеи. На данный момент мы просто не отваживаемся задуматься над другими точками зрения, боясь, что поднимется слишком много «пыли» и нам придется признать, сколь ненадежен тот фундамент, ча котором мы выстроили здание столь удобного для жизни прагматизма.
Задумаемся: с точки зрения души лучше ли мать, которая производит на свет нежизнеспособного ребенка, той матери, которая на 5-м месяце вследствие невысказанных причин удушает своего ребенка до смерти? Психотерапевтический и консультационный опыт свидетельствует: чувство вины «заботится» о том, чтобы абортированные дети отягощали душу матери на протяжении всей ее жизни. А так как они никогда не вырастут, то мать, похоже, так никогда (либо с большим трудом) и не проживает тот жизненный процесс, который обычно сопровождает развитие ребенка. Но ведь это означает, что данные темы не покидают женщину. Отметим также: «проблема» неудачного аборта заключается в том, что некоторые дети с ограниченными возможностями все-таки выживают и превращаются в описанные фундаментальные уроки жизни для своих родителей.

Несмотря на все предостережения, исследования околоплодных вод проводятся с нарастающей частотой. При этом важным аргументом (который медицина активно пропагандирует) является зрелый возраст родителей, на фоне которого повышается риск наследственных нарушений, например, трисомии 21. У таких родителей зародышевый путь удлиняется в силу более продолжительной лучевой и экологической нагрузки на организм. Поскольку на протяжении своих лучших в отношении беременности лет мы предохраняемся, а незадолго до «закрытия магазина», то есть по мере приближения к 40 годам, хотим быстренько наверстать упущенное, среднестатистический возраст современных родителей — а вместе с ним, с гинекологической точки зрения, и необходимость амниоцентеза — увеличивается. Логичной же эта точка зрения представляется только тем, кто вместе с наукой верит в то, что судьбу можно обмануть. Вероятно, на этом строится наиболее широко распространенное суеверие современного общества. На практике же история человечества решительно не подтверждает этого. И все же, данная точка зрения определяет наше отношение к миру и безраздельно властвует в операционных.
На духовном уровне увеличение частоты возникновения генетических нарушений у детей более взрослых родителей указывает на то, что судьба с большей охотой ниспосылает подобные уроки и затруднения людям зрелым. С точки зрения судьбы основное предназначение жизни состоит в том, чтобы мотивировать человека к решению стоящих перед ним задач — пусть и посредством преодоления трудностей, даже катастрофических, с нашей точки зрения. Научная медицина же относится к этому совсем иначе и старается оградить нас от как можно большего числа проблем. Да, подобное стремление заложено в человеческую натуру, и посему большинство людей с благодарностью принимают его. Чего они не замечают, так это того, что медицина, сама того не желая, уже очень далеко отошла от своего изначально доброго намерения и пожинает все более горькие плоды своей работы.
Сказанное становится более понятным, если мы обратим внимание на воздействие подсознания и теневой стороны человеческой сущности. Вспомним слова Гете, автора «Фауста», вложенные им в уста Мефистофеля: «Я — часть силы, что вечно хочет зла и вечно совершает добро». Наука, напротив, на каждом шагу стремится к добру и неизменно совершает зло. Задумаемся, ведь физики, разработавшие атомную бомбу, однозначно хотели добра: скорейшего завершения второй мировой войны и спасения своей родины. Последствия их действий оказались поистине катастрофическими, что, кстати, с прискорбием признали и сами научные деятели.
Если не вдаваться слишком глубоко в толкование феномена относительно того, что с точки зрения классической медицины количество рискованных беременностей постоянно возрастает, то можно сделать вывод: в наши дни обзавестись ребенком становится не только труднее, но и опаснее. С точки зрения души выходит, что спуск в этот мир сопряжен для нее со значительными сложностями и даже опасностями. В этой связи становится понятным, что именно классическая медицина, поддерживаемая обществом, которое, стремясь к максимальному комфорту, все меньше задумывается о ценности жизни, заботится о том, чтобы на все большем количестве беременностей ставился штамп «рискованная».